Цитата:
Ох, думаю, ведь рай-то точно такой и обещается: не просто человек в нём будет находиться бесцельно для себя, но будет предписана единая цель - вот так же наяривать, только на арфе, и боженьку славить.
- Посмотрите на меня, - говорю я, - хорошенько посмотрите!
Он посмотрел и спрашивает:
- Ну, что?
- Как что? И вы ничего не замечаете? Если бы я в таком виде появился
среди избранных, разве я не обратил бы на себя всеобщего внимания? Разве
не показался бы всем странным?
- Я, право, не понимаю, в чем дело, - говорит он. - Чего вам еще надо?
- Как чего? У меня, мой друг, нет ни арфы, ни венца, ни сияния, ни
псалтыря, ни пальмовой ветви - словом, ни одного из тех предметов, которые
необходимы здесь каждому.
Знаешь, Питерс, как он растерялся? Ты такой растерянной физиономии
сроду не видывал. После некоторого молчания он говорит:
- Да, оказывается, вы диковинный субъект, с какой стороны ни взять.
Первый раз в жизни слышу о таких вещах!
Я глядел на него, не веря своим ушам.
- Простите, - говорю, - не в обиду вам будь сказано, но как человек,
видимо, проживший в царствии небесном весьма солидный срок, вы здорово
плохо знаете его обычаи.
------------------------ потом он всё-таки попал в рай своей планеты:
Когда я взгромоздился на облако вместе с миллионом других людей, я
почувствовал себя наверху блаженства и сказал:
- Ну, значит, обещание выполнено. Я уж было начал сомневаться, но
теперь мне совершенно ясно, что я в раю!
Я помахал на счастье разика два пальмовой веткой, потом натянул струны
арфы и присоединился к оркестру. Питерс, ты не можешь себе представить,
какой мы подняли шум! Звучало это здорово, даже мороз по коже подирал, но
из-за того, что одновременно играли слишком много разных мотивов,
нарушалась общая гармония; вдобавок там собрались многочисленные индейские
племена, и их воинственный клич лишал музыку ее прелести. Через некоторое
время я перестал играть, решив сделать передышку. Рядом со мной сидел
какой-то старичок, довольно славный и симпатичный; я заметил, что он не
принимает участия в общем концерте, и стал уговаривать его играть, но он
объяснил мне, что по природе застенчив и не решается начинать перед такой
большой аудиторией. Слово за слово, старичок признался мне, что он
почему-то никогда особенно не любил музыку. По правде сказать, к этому
времени у меня самого появилось такое же чувство, но я ничего не сказал.
Мы просидели с ним довольно долго в полном бездействии, но в таком месте
никто не обратил на это внимания. Прошло шестнадцать или семнадцать часов;
за это время я и играл, и пел немножко (но все один и тот же мотив, так
как других не знал), а потом отложил в сторону арфу и начал обмахиваться
пальмовой веткой. И оба мы со старичком часто-часто завздыхали. Наконец он
спрашивает:
- Вы разве не знаете какого-нибудь еще мотива, кроме этого, который
тренькаете целый день?
- Ни одного, - отвечаю я.
- А вы не могли бы что-нибудь выучить?
- Никоим образом, - говорю я. - Я уже пробовал, да ничего не
получилось.
- Слишком долго придется повторять одно и то же. Ведь вы знаете,
впереди - вечность!
- Не сыпьте соли мне на раны, - говорю я, - у меня и так настроение
испортилось.
Мы долго молчали, потом он спрашивает:
- Вы рады, что попали сюда?
- Дедушка, - говорю я, - буду с вами откровенен. Это не совсем похоже
на то представление о блаженстве, которое создалось у меня, когда я ходил
в церковь.
- Что, если нам смыться отсюда? - предложил он. - Полдня отработали - и
шабаш!
Я говорю:
- С удовольствием. Еще никогда в жизни мне так не хотелось смениться с
вахты, как сейчас.
Ну, мы и пошли. К нашей гряде облаков двигались миллионы счастливых
людей, распевая осанну, в то время как миллионы других покидали облако, и
вид у них был, уверяю тебя, довольно кислый. Мы взяли курс на новичков, и
скоро я попросил кого-то из них подержать мои вещи одну минутку и опять
стал свободным человеком и почувствовал себя счастливым до неприличия.
(Марк Твен. "Путешествие капитана Стормфилда в рай")