Еще Лакшин заметил, что главный спор в «Иване Денисовиче» происходит «между другим Иваном и другим Алешей» — между Иваном Денисовичем и сектантом Алешкой, и это прямой ответ разговору братьев Карамазовых о Великом инквизиторе. Людмила Сараскина, биограф обоих гениев, заметила, что в «Красном колесе» действуют выросшие мальчики Достоевского. Добавьте особый интерес к еврейскому вопросу, раннее бунтарство и поздний консерватизм, — и вам станет вполне ясно типологическое сходство, общность ниши, которая (иногда против воли) втягивает русских литераторов. Раз не меняется историческая схема — откуда бы взяться новым персонажам? Достоевский дорог нам не как идеолог (никаким идеологом он и не был), а как великий исследователь бездн русской души, как образец русского человека, бесстрашного в самоанализе и пристрастного в оценках. Нам дорог в нем — как и почти во всем российском — не вектор, а масштаб. Русский — не значит консервативный или традиционный. Русский — значит масштабный, великий, доходящий до крайностей; внутренне свободный; суверенный не в геополитическом смысле, а в смысле личной совести, которую он не позволяет подменить никакой государственной доктриной. Такие русские сделают Россию великой — и к числу именно таких русских принадлежал Солженицын. Не подновленная архаика, а отважная модернизация, не война, а развитие, не традиция, а рост и обновление,— вот что такое современный русский национализм, если понимать под национализмом заботу о благе Родины. И здесь Солженицын мог бы объединить самые разные русские силы — от прозападных до почвенных.

Но пока он их разъединяет, с образцовой наглядностью свидетельствуя о глубине национальной болезни.