Когда начало темнеть, из подклети показалась наконец «коза». Ее представлял кто-то из местных парней — рослый, плечистый, похожий скорее на медведя, чем на козу. На нем был черный козий тулуп, вывернутый мехом наружу, другой такой же тулуп надели ему на ноги и сшили наряд у пояса, чтобы не разваливался. На голове его была огромная маска с козьей мордой и длинными рогами, сплетенными из соломы и просмоленными. Фигура получилась такая жуткая и внушительная, что дети кричали от страха, и даже взрослых пробирала дрожь, когда это чудище, приплясывая и поворачиваясь на ходу, входило во дворы и ревело, наклоняясь к окошкам:
Где коза ходит,
Там жито родит.
Где коза хвостом,
Там жито кустом,
Где коза ногою,
Там жито копною,
Где коза рогом,
Там жито стогом!
Вокруг «козы» прыгали, визжали и вертелись еще какие-то черные, непонятные фигуры: все были одеты в вывернутые кожухи и полушубки, у всех вместо лиц были маски — волки, медведи, козы, свиньи. У кого-то был лошадиный череп на палке, у кого-то белые бычьи рога на шапке. У всех в руках были горящие факелы, от прыжков и плясок летела искры, тянуло дымом, и вся эта нечисть криком и ревом требовала угощения, впрочем, обещая за это хозяевам «избушку ребят и хлевушку телят».
Завидев среди своей ватаги или на улице фигуру в женской одежде, «коза» с ревом набрасывалась на нее и била своими соломенными рогами; дикие спутники «козы» кидались туда же и норовили загрести девушку или женщину, даже роняли на снег. Правда, не всегда это оказывалась действительно женщина, как не всегда и нападавшие на нее были мужчинами. В этот вечер все перемешалось: девушки одевались парнями, а парни — девушками; косматые, черные, измазанные сажей и обвязанные куделью фигуры носились друг за другом, сцеплялись, падали с визгом и хохотом в снег, загоняли одна другую в углы.
Постепенно и старшие тоже стали собираться в ватаги. Пока молодые с «козой» больше кричали и гонялись друг за другом, их отцы и матери ходили от двора к двору с решетом, где было намешано разных семян, и с бороной. Впереди шел рослый старик в косматой шубе и с медвежьей головой вместо шапки. Он разбрасывал зерна по снегу, вслед за ним две старухи волокли борону. Прочие шли следом и пели:
Ходит дедушка с плужком,
Ходит бабка с мешком,
Куда ручкой махнет,
Туда зернышко падет.
Уродись пшеничка,
Горох, чечевичка!
На поле — копнами,
На столе пирогами!
А старик важно ходил по двору, засевал снег семенами, а перед ним плясала и кривлялась «коза», сзади старухи волокли борону, следом резвилась вся ватага. Вот вся толпа пошла дальше по улице, дружина и челядь повалили за ними. Оставаться дома в эту дикую, жуткую и такую веселую ночь было и скучно, и опасно. В каждом доме был приготовлен стол, покрытый лучшей, новой скатертью, были разложены в мисках и горшках самые лучшие угощения — в основном те же блины и каша с черемухой, древнейшая еда для поминания предков. В каждом доме горел огонь, лучины гостеприимно освещали накрытый стол. Сейчас, когда живые бесновались на улице, всеми способами заклиная будущее плодородие земли и плодовитость всего живого, умершие придут в свои прежние дома и невидимо сядут за эти столы. Никто из живых при этом присутствовать не должен.От криков и песен, от мелькания огней, от верчения и скакания, от игры рожков и сопелок его печаль прошла, в крови кипело возбуждение, от которого было жарко. По коже пробегал озноб, было жутко и весело разом, хотелось так же скакать и кружиться, как скакало и кружилось все вокруг. Старики и старухи, медведи и козы, живые и мертвые вертелись в общей пляске во славу Велеса, бога этих темных ночей, хозяина всех богатств земли и подземелий, лесов и полей, бога умерших и еще не родившихся.

Елочку для сущностей наряжать не будешь?

Сегодня, кстати, день зимнего солнцестояния. Самая длинная ночь. Завтра день будет чуть дольше. Жаль, что Новый Год не на 22 декабря приходится.