Форум атеистов Рунета

есть-заокеанские хозяева

Всякие "карлсоны" что ли? .

не всякие Байдены, Штольцы и Макроны

И у этих, наверно, есть свои "евгении". .

свои навлальнята

Вот пример Завьялова Андрея Сергеевича нам и говорит, что наличие навальнят в стране - здоровая ситуация. .

ни разу не гвоорит навальянта Краснов и Деникин-здоровая ситуация

Вскоре, впрочем, мы услышали о существовании кружка студентов-либералов. Это уж была rаrа аvis, и наше любопытство было сильно затронуто. Мы во что бы то ни стало захотели попасть в него и посмотреть: что это за удивительный биологический тип - настоящий, убежденный студент-либерал? - Ибо на обычном нашем студенческом жаргоне "либерал" было насмешливое прозвище, прилагаемое к той "золотой молодежи", которая не {146} решалась "просто и кратко" говорить: "плевать нам на все убеждения в мире!" а искала прикрытия в дешевых фразах...

Припадки такого "либерализма" начинались обычно с приближением к окончанию курса.

Третьекурсник-либерал
Редко сходки посещал.
Редко сходки посещал
Свою шкуру сберегал...
Душа ль моя, душенька,
Душа - мил сердечный друг...

Но здесь, очевидно, были не "либералы" этой вульгарной песенки, а что-то иное. И вот, мы раздобыли нужные связи и попали в либеральный "кружок". Он, как говорили, состоял под верховным патронатом редактора "Русской Мысли" В. Гольцева. Сам Гольцев, впрочем, при нас лишь один раз появился на каком-то особо многолюдном и даже, кажется, торжественном собрании кружка - появился метеором, не для участия в общих беседах, а "так", в знак особого внимания к кружку. Ему, разумеется, было некогда длительно с ним заниматься. Да это и не было бы производительным занятием: общий состав кружка был довольно тусклым. Сколько-нибудь выделялся только студент университета Котлецов, - неимоверно развязный, поверхностный, любитель дешевых шуток и острот, из тех, про которых говорят: "на грош амуниции, на рубль амбиции". Котлецова мы скоро перекрестили в Наглецова, и не ошиблись. Паренек оказался "из молодых, да ранний", и впоследствии был изгнан из приличного общества. Дух Гольцева витал над кружком через посредство сотрудника "Русской {147} Мысли" В. Е. Ермилова - был такой маленький писатель, более, впрочем, известный, как хороший чтец: особенно ему удавались некоторые бытовые сценки из "Кому на Руси жить хорошо". Руководство кружком удавалось ему гораздо менее. С молодыми "либералами" мы жарко спорили, но не очень враждовали: в спорах они были очень слабы, а победителям нетрудно быть великодушными. Нам было приятно оттачивать свою аргументацию со стороны этого нового "фронта", а слабенький Ермилов был для нас как бы "головой турка", на которой желающие могут пробовать силу своих ударов. К тому же Гольцева мы несколько выделяли из общей массы "либералов". Во-первых, за ним не числилось никаких подобострастно-верноподданнических выходок, которыми смягчались обычно конституционные выступления либералов: ах, наши земцы были такими же любителями "бунта на коленях", как и самые забитые из наших крестьян! Во-вторых, шепотом в радикальных кружках передавалось о недавнем его участии в революционном журнале "Самоуправление". В-третьих, Гольцев охотно предоставлял с трибуны "Русской Мысли" право голоса представителям левого крыла: в качестве таких "гостей" там перебывали и Михайловский, и возвращенный из Сибири Чернышевский, а несколько лет спустя должен был появиться и Бельтов-Плеханов. Такое литературно-политическое джентльменство мы понимали и ценили.

Я сейчас не помню хорошо, на чем оборвались наши посещения либерального кружка: экзамены ли подошли, или аресты, ликвидировавшие наш кружок, оборвали эти сношения, или же просто они прекратились "измором", по исчерпании {148} основных тем, по невозможности друг друга переубедить и по скуке повторяться.

Последнее прости

Интересно, что в первые века христианства в какой-то степени так и было.

«Чин прощения сложился в палестинских монастырях приблизительно в V столетии. На весь Великий пост — вплоть до Пасхи — насельники удалялись в пустыню, чтобы остаться в полном одиночестве, наедине со своими мыслями», — объясняет настоятель храма Всемилостивого Спаса бывшего Скорбященского монастыря протоиерей Александр Ильяшенко

Но многие могли и не вернуться: умирали от старости или болезни, становились жертвой диких зверей или разбойников. Понимая это, отшельники примирялись друг с другом перед долгим расставанием.

Тем самым иноки следовали одной из заповедей Христа: «Если вы не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших». Этот евангельский отрывок в Прощеное воскресенье читают во всех православных храмах.

Вообще, покаяние — одно из ключевых для христианства понятий. Ведь, как указывают святые отцы, всякий — даже младенец — причастен к первородному греху. Это приводит душу в «немирное состояние»: человек не желает жить в мире и согласии с другими людьми. Значит, прежде всего надо изменить свое отношение к окружающим.

«При этом важно понимать, что это происходит посредством силы Божией. Человек слаб для того, чтобы справиться с грехами в одиночку. А Господь неизменно дает каждому шанс. Кроме того, изменение не должно быть чем-то внешним — не затрагивающим душу», — уточняет отец Александр.

Поэтому внутренняя перестройка вовсе не означает простого «сокрушения о грехах». Ранние христиане относились к обряду очень серьезно и совершали его лишь раз — перед крещением, обязуясь больше не творить зла. А нарушение каралось изгнанием из Церкви.

В наши дни правило гораздо мягче: главный принцип — это прощение.
Казалось бы, ничего сложного: прости человека — и все наладится. Тем более не нужно гадать, когда это сделать, — в календаре есть специальной день.

Однако это вовсе не значит, что 17 марта можно «обнулить» людям все обиды, самому извиниться и разойтись до следующего Прощеного воскресенья. Церковь призывает совершать такое очищение постоянно. И чтобы напомнить об этом, священник во время каждой литургии выходит из алтаря к верующим и просит у прихожан прощения, а те отвечают ему тем же.

При этом популярный в народе обычай даже в Прощеное воскресенье уместен далеко не всегда.

«Довольно странно, если человек выйдет на улицу и станет извиняться перед каждым встречным. То же самое — и с церковной традицией: она имеет значение для тех, кого объединяет вера», — говорит протоиерей Александр Ильяшенко.

С родными и близкими все предельно ясно: взаимные грехи и обиды на виду, всегда знаешь, в чем виноват. Иначе с незнакомыми людьми. Например, человек не планировал участвовать в чине прощения, но зашел в храм именно в этот момент.

В таком случае он может совершенно спокойно пропустить этот обряд. Все, что совершается в Церкви, — дело добровольное.

«Но, если прихожанин твердо осознает, в чем виноват, и чувствует внутреннюю потребность покаяться в содеянном, он вправе сказать „прости меня“ даже тому, кого впервые видит на службе», — добавляет отец Александр.

Для христианина важно, чтобы на душе было светло и радостно. Именно поэтому ему необходим «труднейший подвиг» покаяния.