Форум атеистов Рунета

у меня миллион баксов, я накачанный двухметровый красавец, я Александр македонский

_________________
Апостол Пётр, спасаясь от креста,
три раза отрекался от Христа.
И всё же ты Петра не презирай —
иначе он тебя не пустит в рай.

перед вами-все одно не мог, что и славу богу-вот был бы позор
я в Политику редко хожу-видел вы там целый..я бы назвал пантеон форума дали. кому?
тому же кому оценки нужны?

_________________
Апостол Пётр, спасаясь от креста,
три раза отрекался от Христа.
И всё же ты Петра не презирай —
иначе он тебя не пустит в рай.

Антирелигиозные фальсификации истории

Первоначально была идея назвать эту статью «Атеизм и фальсификация истории», но, возможно, это название было бы не вполне точным. Термин «атеизм» может охватывать довольно разные ситуации. Лично неверующий человек, который определяет себя как «атеиста» может вполне спокойно (и даже благожелательно) относиться к религии – или, во всяком случае, не придерживаться той воинствующей мифологии, о которой речь пойдет в этой статье.

Среди атеистов (в этом смысле), несомненно, есть серьезные и добросовестные историки, к которым было бы несправедливо обращать упрек в фальсификации, и речь пойдет не о них. Тем более что их аудитория – как и аудитория любых серьезных исследований вообще – намного меньше, чем у той хлесткой и абсолютно непрофессиональной публицистики, которую легко найти в интернете. Сделав такую оговорку, в дальнейшем я буду использовать слово «атеисты» в отношении активных противников веры – от советских коммунистов, чье наследие еще живо во многих головах, до «новых атеистов» англоязычного мира, переводы книг которых находят у нас восторженную аудиторию, главным образом среди молодежи, не заставшей эпоху государственного атеизма.

Прежде всего потому, что они сами себя так называют, а более подходящего термина у нас нет.

Наложение «старого», советского, и «нового», переводного, атеизма проходит очень гладко – потому что старые партийные кадры и «новые» переводные авторы излагают одну и тут же картину истории, в которой разворачивается борьба между силами прогресса и реакции. Силы «разума» и «свободомыслия», несущие человечеству просвещение, гуманизм, победу над болезнями (и, в перспективе, даже смертью) теснят силы религии, которая держит род людской в оковах суеверия, глупости и жестокости.

Для этого вида атеизма религия «отравляет все» (Кристофер Хитченс), является «корнем всего зла» (Ричард Докинз), и передовые люди не должны «безразлично относиться к бессознательности, темноте или мракобесничеству в виде религиозных верований» (Владимир Ленин).

Приведу еще одну цитату:

«Для начала мы должны преодолеть собственное прошлое. Мы должны вырваться из костлявых рук, что тянутся к нам оттуда, пытаясь затащить назад в катакомбы, назад к зловонным алтарям и тайному счастью унижать и уничижаться».

Она могла бы принадлежать Ленину – или кому-то из антирелигиозных агитаторов советской эпохи, но мы находим её в книге британского журналиста Кристофера Хитченса «Бог не любовь».

Борцы с религией – исповедуют они коммунизм или либерализм, говорят ли они по-русски или по-английски – предлагают одну и ту же картину истории, и нам стоит рассмотреть, насколько она обоснована.

Великий миф атеизма
Одно из внутренних противоречий атеистического мировоззрения, с которым мы имеем дело, связано с вопросом о смысле – как отдельной человеческой жизни, так и истории в целом. Различные религиозные и философские системы могли расходиться почти во всем – но они были согласны в том, что у человеческой жизни есть смысл, она находится в контексте подлежащего осмыслению мироздания. Долг человека – осознать смысл и предназначение его бытия и жить сообразно его долгу и призванию, а миссия религии (и философии) помочь ему в этом.

Атеистическая картина мира резко отличается от любой другой тем, что постулирует бессмысленность мироздания – как это прекрасно формулирует Ричард Докинз, «во вселенной нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла, ничего, кроме слепого, безжалостного безразличия».

В самом деле, в материалистической картине мира существа, обладающие разумом, способные мыслить и ставить осознанные цели, появляются очень поздно, в конце чрезвычайно долгого процесса, в котором никакого целеполагания и смысла не было и не могло быть.

Как сказал другой атеист, французский биолог Жак Моно, «Чистая случайность, абсолютно свободная, но слепая лежит у самых корней величественного здания эволюции, и в результате человек, наконец, знает, что он одинок в бесчувственных глубинах вселенной… Жизнь вообще и человек в частности – явление уникальное, единственное творение необъятной Вселенной, возникшее вопреки планам природы... Человек должен, наконец, пробудиться от тысячелетнего сна, и, пробудившись, он окажется в полном одиночестве, в абсолютной изоляции. Лишь тогда он, наконец, осознает, что, подобно цыгану, живет на краю чуждого ему мира. Мира, глухого к его музыке, безразличного к его чаяниям, равно как и к его страданиям или преступлениям… Человек, наконец, сознает свое одиночество в равнодушной бескрайности Вселенной, из которой он возник по воле случая».

Наша интуитивная убежденность, что «всё на свете было не зря, не напрасно было» – иллюзия, порожденная биологическими причинами, вероятно, полезная для выживания, но не имеющая никакой опоры в реальности.

Но – в резком контрасте со своей картиной мира – атеисты очень быстро начинают конструировать свой, атеистический миф, в котором во Вселенной обнаруживается и добро, и зло, и цель, и замысел, появляются ценности и обязательства.

Стоит уточнить, что слово «миф» используется здесь не в бытовом значении – «неправда, выдумка», а в том смысле, в котором это слово употребляют антропологи – повествование, объясняющее смысл и происхождение мира, место человека в нём и его обязательства по отношению к другим.

В самом деле, фраза «мы должны вырваться из костлявых рук, что тянутся к нам оттуда, пытаясь затащить назад в катакомбы» неизбежно предполагает, что, мы, во-первых, «должны», то есть у нас есть обязательства. Во-вторых, у истории есть правильное направление – подальше от «катакомб», к светлому будущему. В-третьих, есть некие поистине плохие люди, которые хотят помешать нашему движению.

В истории обнаруживается цель и направление, и человек обязан занять свое место на её правильной стороне, вместе с хорошими, добрыми, умными, смелыми людьми против дураков, трусов и негодяев.

Эта неспособность человека жить в бессмысленном мире уже сама по себе является сильным указателем на то, что безбожная картина попросту ложна – или, по меньшей мере, непригодна для жизни. Её невозможно придерживаться последовательно.

Но великий миф атеизма сто́ит того, чтобы рассмотреть его подробнее. С одной стороны, он решает те же задачи, что и другие мифы – наделяет мироздание смыслом и направлением, объединяет людей в общих убеждениях, задает систему координат, которая дает им возможность ориентироваться в этом пугающем и непредсказуемом мире.

Однако у этого мифа (по крайней мере, в его нынешнем виде) есть одна особенность – он носит преобладающе негативный характер; он живет отрицанием, а не утверждением.

Как заметил один комментатор, «атеист без епископа, чтобы на него нападать – это как рыба без воды, чтобы в ней плавать». Заберите у «новых атеистов» религию – и у них не останется ничего, никакого позитивного послания, которое они могли бы возвестить миру.

В христианской картине мира есть архивраг – сатана; но он никоим образом не является центральной фигурой – центральной фигурой является Бог, Который открылся людям через пророков во времена Ветхого Завета, а с наступлением полноты времен (Гал.4:4) – открывшийся в Лице Господа Иисуса Христа (Евр.1:1–2). Библия и церковная литература упоминают сатану, но они не тратят на разговоры о сатане 95% процентов своего времени. Начни христианин, вместо того чтобы сосредоточиться на Боге, посвящать все свои усилия разговорам о сатане, единоверцы могут счесть его духовно нездоровым.

В мифологии воинствующих атеистов их архивраг – религия – занимает абсолютно центральное место, всё их послание сводится к тому, что, как было написано на советском плакате, «Религия – яд, береги ребят».

Именно эта мифология и определяет подход к истории – причем борцам с религией нужно решать две задачи: обосновать, что религия везде и всегда была силой зла, «корнем всего зла» и «отравляла всё»; показать, что атеизм, напротив, нёс человечеству одни благодеяния.

Мы поговорим об этом подробно.

Охотники и собиратели
Исследователь отправляется в неизведанную область, чтобы рассмотреть её подробно и, возможно, составить подробное описание всего, что он встретит. Охотник – и собиратель – имеет другую цель. Он заранее знает, что он хочет найти; его интересуют только вполне конкретные вещи.

Подход борцов с религией к истории (да и современности) носит именно «охотничий» характер – они заранее точно знают, что они должны в ней найти. Не теория строится на основании данных – а сначала провозглашается теория, которая ни в коем случае не может оказаться неверной, а потом под нее подбираются примеры, придающие ей вид обоснованности и, главное, эмоциональной увлекательности.

Поскольку в истории мы всегда найдем примеры чего угодно – мы можем, по крайней мере, на чисто эмоциональном уровне, обосновать любую теорию, какую захотим.

Например, я захочу доказать, что рыжеволосые люди – источник всякого зла, а вот шатены, напротив, благодетели человечества. Перерыв горы исторических сочинений, я смогу насобирать примеры рыжих, преступления которых будут вызвать у нас отвращение и негодование, и добродетельных шатенов, которые вызовут у нас преклонение перед их благородством.

Если цвет волос того или иного исторического персонажа нам неизвестен, то у меня не будет ни малейших сомнений, что его можно задним числом определить по поведению: негодяи точно были рыжими, а хорошие люди – шатенами.

Если мне предъявят примеры обратного – добродетельных рыжих и злодеев-шатенов, у меня будет несколько вариантов поведения. Я могу просто игнорировать всё, что не вписывается в мою теорию; я могу вспыхнуть благородным негодованием на гнусных пособников рыжих, пытающихся затенить истину; я могу сказать, что негодяи-шатены были в душе рыжими, но скрывали это, а добродетельные рыжие – шатенами, просто исторические хроники лгут или ошибаются. Ведь не может же быть такого, чтобы моя теория оказалась попросту ложной!

Этот пример может показаться шуточным, но он достаточно точно описывает подход антирелигиозных авторов к истории. Например, Кристофер Хитченс в своем бестселлере «Бог не любовь», пишет, что борец за гражданские права чернокожих Мартин Лютер Кинг (баптистский пастор, политические речи которого были густо пересыпаны цитатами из Писания) на самом деле… не был верующим! Как пишет Хитченс, «Христианином Кинг был лишь в номинальном, а не истинном смысле этого слова». («Бог не любовь», глава 13). С чего он это взял? С того, что христиане (как явствует из текста Хитченса) просто обязаны быть злобными, мстительными «клерикальными садистами». Поскольку Мартин Лютер Кинг, как признает Хитченс, таковым не был, а действовал как «истинный гуманист» – остается только признать его христианство чисто номинальным.

А вот преступления Сталина, несомненного атеиста, были, по мнению Хитченса, напротив, обусловлены тем, что он «учился на священника в духовной семинарии в Грузии» и «педантично копировал папское обыкновение подгонять науку под догму», а коммунизм вообще был своего рода религией – идея, которая подробно рассмотрена в другой статье на «Азбуке веры».

То есть, если хороший человек – христианин, то он объявляется «номинальным», если злодей – атеист, он объявляется «религиозным». Этот несложный риторический прием и позволяет говорить о том, что «религия отравляет всё».

Конечно, читателя – не обязательно верующего – может поразить такая степень интеллектуальной нечестности. Но это – не случайная оговорка. Это – несущая конструкция для большинства антирелигиозной полемики. Религия должна отравлять всё. Верующие люди должны быть кончеными негодяями. Атеисты должны быть, напротив, благодетелями человечества. Если факты не укладываются в эту схему – они будут отброшены или интерпретированы с точностью до наоборот.

Это производит особенно сильное впечатление на фоне восхваления «разума» и «науки» и постоянных обличений «слепой веры», с которыми выступают те же самые люди. Конечно, люди вообще склонны погрешать против тех добродетелей, которые они проповедуют, но тут мы имеем дело с несколько другим случаем.

Не с грехами отдельных лиц, а с особенностью самой доктрины: разделять ту картину истории, которую рисуют «новые атеисты» (как и их советские предшественники), можно только отвергая ту добродетель интеллектуальной честности, которую они же полагают наиважнейшей.

Опора на устоявшиеся черные легенды
В качестве ярких примеров «зла религии», кочующих из книги в книгу (и из фильма в фильм), нам предлагаются чаще всего охота на ведьм и религиозные войны. Мы скажем несколько слов об этих явлениях.

Но сначала мы обозначим сам тип повествования, с которым мы сталкиваемся в антирелигиозной литературе. Это «черная легенда». Сам термин был впервые использован в 1914 году испанским историком Хулианом Худериасом для описания определенного типа антииспанской и антикатолической пропаганды, построенной на лжи и грандиозных преувеличениях, которая изображала испанцев прирожденными злодеями. Это пропаганда возникла в ходе острого соперничества между двумя сверхдержавами XVI века – Испанской и Британской империями – и продолжалась веками. «Испанские конкистадоры» и особенно «испанские инквизиторы», как и испанцы вообще, изображались людьми лживыми и подлыми, неукротимо кровожадными и зверски жестокими.

В реальности, конечно, обе империи не были невинны – но Испанская, насколько можно судить, обращалась с коренным населением своих колоний всё же не так плохо, как Британская. Испанцы, после некоторых богословских дискуссий, всё же признали индейцев за людей, обладающих бессмертной душой и человеческими правами.

Поскольку в итоге восторжествовала Британия, мы восприняли именно её версию как «известную всем образованным людям», и «испанская инквизиция» заняла свое почетное место среди наших страшилок.

Но само явление «черной легенды» гораздо шире – пропагандистская ложь или преувеличения, запущенные столетия назад в ходе политических конфликтов, получают самостоятельную жизнь, переписываются из текста в текст и в итоге обретают статус чего-то всем давно и несомненно известного, что совершенно излишне объяснять или доказывать.

Антирелигиозная пропаганда в значительной степени опирается на такие черные легенды – и одна из них состоит в том, что «средневековые инквизиторы сожгли миллионы женщин». Эта легенда глубоко вросла в сознание современного человека – я даже слышал версию о том, что в западной Европе нет красивых женщин, потому что их всех сожгли в Средние века. Люди даже искренне удивляются – а что, разве не так? Ну, мягко говоря, не совсем.

(Продолжение следует).

_________________
Я - православный! Иисус -наш Господь и Спаситель!

Антирелигиозные фальсификации истории

(Продолжение)

Вера в сверхъестественное и охота на ведьм

Один из постоянных антирелигиозных аргументов можно сформулировать примерно так. «В Средние века люди верили в сверхъестественное; в частности, они верили в дьявола и способность ведьм и колдунов заключать с ним пакт, чтобы получать силу вредить своим ближним, губить посевы и насылать болезни. По обвинению в этих – как мы сейчас понимаем, мнимых – преступлениях было подвергнуто пыткам и казнено множество людей. Следовательно, вера в сверхъестественную реальность – зло».

В чем ошибочность этого аргумента?

Если сказать одной фразой, то вера в сверхъестественное чаще всего к охоте на ведьм не приводит. Кампании преследования невинных людей по абсурдным обвинениям совершенно не требуют веры в сверхъестественное и происходят в том числе в демонстративно атеистических обществах.

Следовательно, вера в сверхъестественную реальность как таковая не является их причиной.

Но нам стоит рассмотреть это подробнее.

Мы часто сталкиваемся – прежде всего, в антирелигиозной литературе – с рассказами о «миллионах» жертв охоты на ведьм, об истреблении невинных людей – прежде всего женщин – в геноцидных масштабах, что побуждает современных феминисток говорить о «гиноциде» (от греч. ???? «женщина»), массовом истреблении женщин патриархальными клерикалами. (Хотя в реальности примерно треть казненных составляли мужчины.)

Легенда о «миллионах» жертв восходит к немецкому автору Готтфриду Кристиану Войту. В 1784 году он опубликовал статью, в которой попытался подсчитать общее число казненных. Он взял число ведьм, приговоренных в его городе в период с 1569 по 1683 годы (133), и предположил, что во всех городах христианского мира во все времена та же часть населения становилась жертвами подобных процессов. В итоге он пришел к грандиозной цифре 9 442 994 казней, которая была подхвачена (и подхватывается до сих пор) антирелигиозной пропагандой.

В действительности, по оценкам современных историков, число людей, казненных в ходе ведьмовских процессов, в период с 1400 по 1782 годы (то есть более чем за три века) составляет 40–60 тысяч.

Конечно, нам могут сказать, что ужасающая трагедия людей, казненных за преступления, которых они не совершали, от этого не становится меньше. Действительно, не становится. Но это разрушает аргумент против веры в сверхъестественное, о котором мы говорим. Люди в христианской Европе всегда и повсеместно верили в существование сверхъестественного мира вообще, и дьявола в частности. А вот «ведьмовская истерия» была явлением весьма ограниченным и спорадическим – и хронологически (это были не Средние века, как часто говорят, а более всего XVI-XVII столетия), и географически (более всего пострадали маленькие германские государства в составе Священной Римской Империи).

Там, где были сильны центральные власти, светские и церковные, «охота на ведьм» не получила распространения, и об этом надо сказать отдельно.

Всем известный тезис «инквизиторы сжигали ведьм» верен с точностью до наоборот. Инквизиция, после некоторых колебаний, занялась подавлением охоты на ведьм.

Испанский юрист и инквизитор Алонсо де Саласар-и-Фриас в 1610 году был направлен Супремой (верховным органом испанской инквизиции), чтобы расследовать многочисленные сообщения о деятельности сатанинских сект в испанской Наварре. Будучи чрезвычайно въедливым человеком, он изучил множество показаний, опросил тысячи людей и пришел к выводу, что свидетельства, на которых строились обвинения в колдовстве, не заслуживают доверия. Он не отрицал ни реальности дьявола, ни его козней – он просто констатировал отсутствие доказательств, на основании которых людей можно было бы предавать смерти. Более того, он указывал, что дьявол, будучи отцом лжи, может разогревать панику вокруг ведьм намеренно – чтобы вызвать смуту и побудить людей к убийствам.

На основании его доклада Супрема в 1614 году приняла строгие процессуальные требования к делам по обвинению в колдовстве и выпустила «Эдикт молчания», который запрещал разговоры о ведьмовстве и таким образом пресекал панические слухи.

С охотой на ведьм боролись отнюдь не научные атеисты – которых в ту эпоху не было, а люди явно «сверхъестественного» мировоззрения.

С другой стороны, сам феномен «охоты на ведьм» вовсе не требует религиозной веры. Конечно, он принимает несколько иные формы – людей обвиняют в преступлениях грандиозных и фантастических, но совершенных вполне «посюсторонними» способами.

Мы можем вспомнить сталинские чистки 1937–38-х годов, аналогичные события в других странах, например, Монголии, Кампучии и Китае. Люди точно так же становились жертвами абсурдных обвинений, под пытками были вынуждены «сознаваться» и оговаривать других, а потом отправлялись на казнь.

От охоты на ведьм XVI-XVII веков эти события отличались разве что несравненно большими масштабами – в СССР было не 40–60 тысяч казненных за три века, а 681 692 казненных за два года.

И занимались этим люди, не только чуждые вере в духовную реальность, но и категорически ей враждебные, такие же твердые материалисты, как и нынешние антирелигиозные авторы.

Охота на ведьм, таким образом, никак не может считаться плодом веры.

Религия – причина всех войн?
Другой тезис, который постоянно выдвигается в антирелигиозной литературе, уже ставший частью картины мира «любого образованного человека» – это то, что религия ведет к войнам или даже является причиной всех войн.

Я познакомился с этим тезисом в раннем детстве, будучи на лекции в планетарии, – адепты разных религий без конца режут друг друга, и только приход советского атеизма покончил с этой вечной бедой, по крайней мере, у нас.

И наши, и зарубежные борцы с религией постоянно указывают на это, как что-то самоочевидное. Воинствующий атеизм получил мощный импульс после терактов 11 сентября 2001 года, совершенных группой исламских экстремистов. Появился даже популярный лозунг – «Наука может строить самолеты, религия может только направлять их в здания».

Антирелигиозная литература полна указаний на ожесточенные межрелигиозные конфликты: в Индии режутся индуисты, сикхи и мусульмане; в бывшей Югославии – сербы, хорваты и босняки, говорящие на одном языке, но исповедующие разные религии; в Северной Ирландии – католики и протестанты. Заглянув в историю, мы увидим еще больше случаев крайнего ожесточения, вызванного конфликтами на религиозной почве, самым популярным из которых являются крестовые походы. А вот если бы у этих людей не было бы религий – они жили бы в мире и дружбе.

Обосновано ли такое представление?

Как только мы рассмотрим данные внимательнее, мы обнаружим, что имеем дело всё с той же подборкой фактов под теорию – религия должна быть причиной и корнем всего зла, следовательно, войны должны происходить от религии. Ну не от политики и экономики же им происходить, в самом деле!

Однако попытки проанализировать роль различных факторов в возникновении военных конфликтов уже предпринимались историками – и они пришли к определенным результатам.

Так, например, «Энциклопедия войн», определяет религию как причину 121 конфликта из известных за всю историю 1763-х – что составляет 6.87%.

Более того, определение того или иного конфликта как «религиозного» вызывает затруднения у исследователей – многие указывают на то, что само противопоставление «светский – религиозный» есть чисто западная и притом недавняя особенность восприятия, и что все войны, которых классифицируются как «религиозные» имеют политические или экономические причины.

Мы можем вспомнить, например, классический пример «религиозной войны» – «тридцатилетняя война», опустошавшая Европу с 1618 по 1648 год. Один из её эпизодов – борьба Франции (которой фактически управлял кардинал Ришелье) с католической же Испанией. Очевидно, что Ришелье бил своих католических единоверцев ради государственных интересов Франции, а не ради религии.

Два самых разрушительных военных конфликта в истории человечества – Первая и Вторая мировые войны – явно не имели отношения к вере, причем во Второй огромную роль сыграл конфликт между двумя квазинаучными идеологиями, решительно чуждыми и враждебными религии.

Мы можем, конечно, отметить, что военная пропаганда нередко прибегала к религиозной фразеологии. Но это едва ли делает религию причиной конфликта. Пропаганда апеллирует к тому, что для людей важно и является для них общепризнанным авторитетом – где-то это религия, где-то наука, прогресс или права человека.

В конце концов, любая военная пропаганда утверждает, что её сторона сражается за добро и справедливость – что еще не делает добро и справедливость причиной конфликта.

Другая подмена, с которой мы часто имеем дело, – это объявление этнических и территориальных конфликтов «религиозными».

Это становится ясно, как только мы к ним присмотримся. Участники конфликта в Северной Ирландии (если мы почитаем, что говорили они сами) проявляют поразительно мало интереса к религии. Боевики ИРА вовсе не ставили британцам в упрек, что они не чтут Деву Марию или не признают авторитета Римского папы (они сами его не слишком признавали). Их лозунги были вполне националистическими – они хотели вырвать свою родину из-под власти Британской империи.

Один из бойцов IRA, умерший в результате голодовки в британской тюрьме в 1981 году, Френсис Хьюз, например, сказал: «Для меня нет более гордой похвальбы, чем сказать, что я – ирландец, и для меня было привилегией сражаться за ирландский народ и за Ирландию. Раз у меня есть долг, я буду исполнять его до конца, с непоколебимой верой, что мы – благородная раса, и что для нас неприемлемы цепи и узы».

Его пробританские противники тоже ничего не говорили про принцип Sola Scriptura, зато очень много – про их право оставаться британцами.

Вообще для участников этнополитических конфликтов религия выступает не как вера в сверхъестественное, а как один из маркеров коллективной идентичности. Если участники таких конфликтов и фанатики, то националистические, а не религиозные.

Отказ всерьез рассмотреть опыт ХХ века
Но, наверное, самой бросающейся в глаза проблемой антирелигиозного подхода к истории является отказ осознать, что светлое царство научного атеизма уже было построено. Докинз пишет: «Вообразите мир без религии»; но нам не нужно его воображать – я, например, родился и вырос именно в таком мире.

Все вокруг были атеистами; государственные газеты, телевидение, радио и издательства – а никаких других не было – постоянно внушали, какая ужасная вещь религия и как опасно связываться с верующими. Впрочем, в моем случае такое предостережение было совершенно излишним – я жил в городе, где не было ни одной действующей церкви, и встретить верующего было примерно, как встретить инопланетянина.

Избавился ли этот мир без религии от тех пороков, которые её критики считают исключительно порождением «веры в сверхъестественное»? Напротив, принуждение к единомыслию и преследование (реальных или предполагаемых) уклонистов, масштабная охота на ведьм, жесткий догматизм и зашоренность, войны и конфликты – всё это проявилось в атеистических обществах ХХ века намного тяжелее, и в намного больших масштабах, чем в религиозных.

Одна из постоянных отговорок – «коммунисты не были настоящими атеистами» – уже была рассмотрена в соответствующей статье на «Азбуке веры».

Впрочем, уроки атеизма ХХ века – большая тема, которая не поместится в эту статью; пока только отметим, что представление о христианской вере как об источнике тех или иных исторических зол и бед основано на грубом подтягивании фактов под теорию – если не на прямом вымысле.

_________________
Я - православный! Иисус -наш Господь и Спаситель!

Где обсуждения? Где дискуссии? У атеистов нет аргументов и фактов? Так и запишем.

_________________
Я - православный! Иисус -наш Господь и Спаситель!

Можешь сообщить наверх что атеизм тобою побеждён.
Место в раю тебе обеспечено.

_________________
Что бы там ни было, никогда не принимайте жизнь слишком всерьёз – вам из неё живьём всё равно не выбраться.

Я завалил атеистов аргументами и фактами.

_________________
Я - православный! Иисус -наш Господь и Спаситель!

Доказательства Бога -в пользу атеизма
Бог должен быть очевиден

О секте ниоткудовцев
Очень часто во время споров о религии в интернете я сталкивался с оппонентами, которых можно было бы назвать «сектой ниоткудовцев». Эти люди говорят о своей вере в Бога и, как правило, о своей вере во Христа, но отказываются присоединиться к Церкви, обвиняя ее в тяжких грехах, как имевших место в прошлом, так и продолжающихся сейчас1.

Часто, когда люди спорят, разговор развивается примерно так: «А вот ваши (католики, православные, иудеи, мусульмане, кришнаиты, буддисты и т. д.) делали такие-то и такие-то гадости». – «А вот ваши делали еще хуже». Это довольно глупая манера спора; на самом деле в любом религиозном (национальном, ином) сообществе, если оно характеризуется хоть какой-то многочисленностью и имеет хоть какую-то историю, всегда найдутся примеры гадостей. Лукаво сердце человеческое и крайне испорчено.

Однако в этой ситуации ниоткудовец совершенно неуязвим – у него нет «своих», – ни предков в вере, ни здравствующих сейчас единоверцев. Он может смело заявлять «а вот ваши…» и не опасаться, что кто-то возразит «а ваши еще хуже», потому что никаких ваших применительно к нему нет. Если я принадлежу к Православной Церкви, я принадлежу к очень многочисленной общности, в которой будут оказываться разные, в том числе удручающе грешные или вопиюще нерассудительные люди. Я принадлежу к общности, у которой есть многовековая история, а человеческая история – вещь страшная и трагическая. Мне всегда могут сказать «а вот ваши жгли еретиков в срубах/притесняли старообрядцев/торговали табаком/на мерседесах ездиют».

В этом отношении ниоткудовец вне опасности. У него нет «своих», которые бы кого-нибудь сожгли. Ниоткудовство не несет ответственности ни за какие мрачные и позорные страницы истории. Ниоткудовство – это сплошное, ничем не омраченное благорастворение воздухов. Ниоткудовец всегда прав перед всяким своим оппонентом – в истории и католиков, и православных, и протестантов можно отыскать много страшного греха, а вот в истории ниоткудовцев – нет. За принципиальным неимением таковой.

Можно было бы сказать, что отказываясь признавать себя членом какой-то конкретной Церкви, ниоткудовец лишает себя и признанных святых и праведников, принадлежащих к этой Церкви. Но на самом деле делать это ниоткудовцу вовсе не обязательно. Ниоткудовец может преспокойно объявлять «своим» мать Терезу, но не Торквемаду; отца Александра Меня, но не Никона. Достаточно заявить, что эти люди на самом деле были совершенно согласны с ниоткудовцем (даже если сами не осознавали этого) и представляют его, ниоткудовскую версию веры.

Короче, быть ниоткудовцем очень и очень соблазнительно. Так приятно считать своими общепризнанных праведников, чтобы пользоваться их праведностью, и не считать – грешников, чтобы не страдать от их позора. Я бы тоже подался в ниоткудовцы, да вот проблема в том, что секта эта – нехристианская, хотя может горячо настаивать на обратном.

Искупление состоит в том, что Христос называет нас Своими и платит за это цену. Я попробую объяснить это на самых простых примерах. Представьте себе, что вы пришли в компанию с вашим другом, и этот друг сказал какую-нибудь страшную глупость, вызывающую у вас острое чувство неловкости. Вы можете отойти от него, опасаясь, что его тень упадет на вас, или остаться рядом с ним. Если вы остаетесь – вы платите за это определенную цену. Представьте себе, что ваш друг поступил по-настоящему скверно. Вы можете (если можете) остаться ему другом – и разделить то презрение, которое достанется ему, или оставить его. Если вы связываетесь с человеком, который может оказаться глупым, некрасивым, неудачником, если вы признаете его так или иначе своим, вы идете на то, чтобы разделить его неудачу. Если вы признаете своим того, кто изувечен или болен, вы принимаете на себя тяготы, связанные с его увечьем или болезнью. Если вы признаете своим человека, который виновен и опозорен, вы идете на то, чтобы разделить его позор и вину.

Христос признает Своими виновных и отверженных грешников и не отрекается от них; Он платит за это Цену.

Апостолы призывают нас подражать Христу – а это означает, кроме всего, подобно Ему не отрекаться в ситуации, когда это не-отречение может потребовать от нас цены. Другие православные люди будут говорить глупости, за которые нам будет неловко, или совершать грехи, за которые нам будет стыдно. Если какой-нибудь епископ или священник обличаются в недостойных поступках (насколько справедливо, общим суждением обычно не разбирается), их позор ложится на Церковь – а значит, и на меня как ее члена. «Знаем мы вас, церковников». Когда я присоединяюсь к Церкви, я делаюсь согражданином святым и своим Богу; долгая история святости оказывается историей моего народа. Но внешние критики откажутся увидеть святость (не будем вспоминать, что светские СМИ писали про ту же мать Терезу), зато увидят позор грехов, совершенных за долгую церковную историю, иногда дописанных пропагандой, но иногда и подлинных.

Быть церковным христианином – значит принимать на себя плевки за все грехи своих «соцерковников» и за все грехи в истории Церкви. Ниоткудовец плевков не получит. Он тут вообще ни при чем. Совсем ни при чем.

Конечно, образ Церкви, нарисованный прессой в сознании рядового телезрителя, гораздо хуже того, что есть на самом деле. Такова уж природа СМИ – если у нас есть сто благочестивых епископов и один, допустим, не вполне благочестивый2, понятно, о ком напишут газеты. Подбор фактов определяется «погоней за жареным», но бывает, что это и подлинные факты. Церковь – не элитный клуб, где всякий входящий проходит тщательный фейс-контроль, и тех, кто «лицом не вышел», оставляют за дверями. Церковь открыта для всех – а это значит, что могут войти и те, кто совсем не помогает Церкви обрести доброе свидетельство от внешних.

Удивительно, каких противных людей пришел спасать Христос, – но Евангелие говорит, что именно грешников-то Он и пришел спасать. Ему просто нечего предложить не-грешникам. Сказать «я верю во Христа» – значит сказать, в частности, «я грешник, и грех мой столь ужасен, что меня нельзя было спасти иначе, чем ценой муки и смерти Сына Божия».

Покаяние, перемена ума, которая делает человека из ниоткудовца христианином, – это переход от возмущения («какое безобразие, что в Церкви могут находиться такие грешные люди») к благодарному изумлению («как в Церкви находится место и для такого грешника, как я»).

_________________
Я - православный! Иисус -наш Господь и Спаситель!

Мне Бог очевиден.

_________________
Я - православный! Иисус -наш Господь и Спаситель!