Форум атеистов Рунета

Началось богослужение.
Богослужение состояло в том, что священник, одевшись в особенную,
странную и очень неудобную парчовую одежду, вырезывал и раскладывал кусочки
хлеба на блюдце и потом клал их в чашу с вином, произнося при этом различные
имена и молитвы. Дьячок же между тем не переставая сначала читал, а потом
пел попеременкам с хором из арестантов разные славянские, сами по себе мало
понятные, а еще менее от быстрого чтения и пения понятные молитвы.
Содержание молитв заключалось преимущественно в желании благоденствия
государя императора и его семейства. Об этом произносились молитвы много
раз, вместе с другими молитвами и отдельно, на коленях. Кроме того, было
прочтено дьячком несколько стихов из Деяний апостолов таким странным,
напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень
внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как
Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую руку своего
отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и
потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедовать Евангелие всей
твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и
будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет
излечивать людей от болезни наложением на них рук, будет говорить новыми
языками, будет брать змей, и если выпьет яд, то не умрет, а останется
здоровым.
Сущность богослужения состояла в том, что предполагалось, что
вырезанные священником кусочки и положенные в вино, при известных
манипуляциях и молитвах, превращаются в тело и кровь бога. Манипуляции эти
состояли в том, что священник равномерно, несмотря на то, что этому мешал
надетый на него парчовый мешок, поднимал обе руки кверху и держал их так,
потом опускался на колени и целовал стол и то, что было на нем. Самое же
главное действие было то, когда священник, взяв обеими руками салфетку,
равномерно и плавно махал ею над блюдцем и золотой чашей. Предполагалось,
что в это самое время из хлеба и вина делается тело и кровь, и потому это
место богослужения было обставлено особенной торжественностью.
- "Изрядно о пресвятей, пречистой и преблагословенней богородице", -
громко закричал после этого священник из-за перегородки, и хор торжественно
запел, что очень хорошо прославлять родившую Христа без нарушения девства
девицу Марию, которая удостоена за это большей чести, чем какие-то херувимы,
и большей славы, чем какие-то серафимы. После этого считалось, что
превращение совершилось, и священник, сняв салфетку с блюдца, разрезал
серединный кусочек начетверо и положил его сначала в вино, а потом в рот.
Предполагалось, что он съел кусочек тела бога и выпил глоток его крови.
После этого священник отдернул занавеску, отворил середине двери и, взяв в
руки золоченую чашку, вышел с нею в середине двери и пригласил желающих тоже
поесть тела и крови бога, находившихся в чашке.
Желающих оказалось несколько детей.
Предварительно опросив детей об их именах, священник, осторожно
зачерпывая ложечкой из чашки, совал глубоко в рот каждому из детей
поочередно по кусочку хлеба в вине, а дьячок тут же, отирая рты детям,
веселым голосом пел песню о том, что дети едят тело бога и пьют его кровь.
После этого священник унес чашку за перегородку и, допив там всю
находившуюся в чашке кровь и съев все кусочки тела бога, старательно обсосав
усы и вытерев рог и чашку, в самом веселом расположении духа, поскрипывая
тонкими подошвами опойковых сапог, бодрыми шагами вышел из-за перегородки.
Этим закончилось главное христианское богослужение. Но священник, желая
утешить несчастных арестантов, прибавил к обычной службе еще особенную.
Особенная эта служба состояла в том, что священник, став перед
предполагаемым выкованным золоченым изображением (с черным лицом и черными
руками) того самого бога, которого он ел, освещенным десятком восковых
свечей, начал странным и фальшивым голосом не то петь, не то говорить
следующие слова:
- "Иисусе сладчайший, апостолов славо, Иисусе мой, похвала мучеников,
владыко всесильне, Иисусе, спаси мя, Иисусе спасе мой, Иисусе мой
краснейший, к тебе притекающего, спасе Иисусе, помилуй мя, молитвами рождшия
тя, всех, Иисусе, святых твоих, пророк же всех, спасе мой Иисусе, и сладости
райския сподоби, Иисусе человеколюбче!"
На этом он приостановился, перевел дух, перекрестился, поклонился в
землю, и все сделали то же. Кланялся смотритель, надзиратели, арестанты, и
наверху особенно часто забренчали кандалы.
- "Ангелов творче и господи сил, - продолжал он, - Иисусе пречудный,
ангелов удивление, Иисусе пресильный, прародителей избавление, Иисусе
пресладкий, патриархов величание, Иисусе преславный, царей укрепление,
Иисусе преблагий, пророков исполнение, Иисусе предивный, мучеников крепость,
Иисусе претихий, монахов радосте, Иисусе премилостивый, пресвитеров
сладость, Иисусе премилосердый, постников воздержание, Иисусе пресладостный,
преподобных радование, Иисусе пречистый, девственных целомудрие, Иисусе
предвечный, грешников спасение, Иисусе, сыне божий, помилуй мя", - добрался
он, наконец, до остановки, все с большим и большим свистом повторяя слово
"Иисусе", придержал рукою рясу на шелковой подкладке и, опустившись на одно
колено, поклонился в землю, а хор запел последние слова: "Иисусе, сыне
божий, помилуй мя", а арестанты падали и подымались, встряхивая волосами,
остававшимися на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им худые
ноги.
Так продолжалось очень долго. Сначала шли похвалы, которые кончались
словами: "помилуй мя", а потом шли новые похвалы, кончавшиеся словом:
"аллилуйя". И арестанты крестились, кланялись, падали на землю. Сначала
арестанты кланялись на каждом перерыве, но потом они стали уже кланяться
через раз, а то и через два, и все были очень рады, когда все похвалы
окончились и священник, облегченно вздохнув, закрыл книжечку и ушел за
перегородку. Оставалось одно последнее действие, состоявшее в том, что
священник взял с большого стола лежавший на нем золоченый крест с эмалевыми
медальончиками на концах и вышел с ним на середину церкви. Сначала подошел к
священнику и приложился к кресту смотритель, потом помощник, потом
надзиратели, потом, напирая друг на друга и шепотом ругаясь, стали подходить
арестанты. Священник, разговаривая с смотрителем, совал крест и свою руку в
рот, а иногда в нос подходившим к нему арестантам, арестанты же старались
поцеловать и крест и руку священника. Так кончилось христианское
богослужение, совершаемое для утешения и назидания заблудших братьев.

_________________
Апостол Пётр, спасаясь от креста,
три раза отрекался от Христа.
И всё же ты Петра не презирай —
иначе он тебя не пустит в рай.

Хотелось бы несколько сказать о том, кто явился некоим вдохновителем Льва Толстого на такие метания:

Вскоре после издания книги "Голос Безмолвия" (1889) один из своих экземпляров Блаватская лично посылает Льву Толстому со своей подписью на первой странице: "Графу Льву Николаевичу Толстому “Одному из немногих” от автора Е. Блаватской."



Тут возникает вопрос, почему Блаватская делает это и при том называет его "одним из немногих"? В чем же была такая особенность Льва Николаевича?
http://nnm.ru/blogs/grad7/e_p_blavatska ... _nemnogih/

_________________
"Мы должны знать, мы будем знать". Гильберт

Интересный это у Толстого, в те годы ещё весьма небанальный приёмчик - глядеть как бы "отстранённым взглядом марсианина".

Старый лукавец частенько пускал эту идеологическую атомную бомбу в ход .

См. например:

"На сцене, среди декорации, долженствующей изображать пещеру в скале, перед каким-то предметом, долженствующим изображать кузнечное устройство, сидел наряженный в трико и в плаще из шкур, в парике, с накладной бородой, актер, с белыми, слабыми, нерабочими руками (по развязным движениям, главное — по животу и отсутствию мускулов видно актера), и бил молотом, каких никогда не бывает, по мечу, которых совсем не может быть, и бил так, как никогда не бьют молотками, и при этом, странно раскрывая рот, пел что-то, чего нельзя было понять. Музыка разных инструментов сопутствовала этим странным испускаемым им звукам. По либретто можно было узнать, что актер этот должен изображать могучего карлика, живущего в гроте и кующего меч для Зигфрида, которого он воспитал. Узнать, что это карлик, можно было по тому, что актер этот ходил, все время сгибая в коленях обтянутые трико ноги. Актер этот долго что-то, все так же странно открывая рот, не то пел, не то кричал. Музыка при этом перебирала что-то странное, какие-то начала чего-то, которые не продолжались и ничем не кончались. По либретто можно было узнать, что карлик рассказывал сам себе о кольце, которым овладел великан и которое он хочет приобресть через Зигфрида; Зигфриду же нужен хороший меч; ковкой этого меча и занят карлик. После довольно долгого такого разговора или пенья с самим собой в оркестре вдруг раздаются другие звуки, тоже что-то начинающееся и не кончающееся, и является другой актер с рожком через плечо и с человеком, бегающим на четвереньках и наряженным в медведя, и травит этим медведем кузнеца-карлика, который бегает, не разгибая в коленях обтянутых трико ног. Этот другой актер должен изображать самого героя Зигфрида. Звуки, которые раздаются в оркестре при входе этого актера, должны изображать характер Зигфрида и называются лейтмотивом Зигфрида. И звуки эти повторяются всякий раз, когда появляется Зигфрид. Такое одно определенное сочетание звуков лейтмотива есть для каждого лица. Так что этот лейтмотив повторяется всякий раз, как появляется лицо, которое он изображает; даже при упоминании о каком-нибудь лице слышится мотив, соответствующий этому лицу. Мало того, каждый предмет имеет свой лейтмотив или аккорд. Есть мотив кольца, мотив шлема, мотив яблока, огня, копья, меча, воды и др., и как только упоминается кольцо, шлем, яблоко,— так и мотив или аккорд шлема, яблока. Актер с рожком так же неестественно, как и карлик, раскрывает рот и долго кричит нараспев какие-то слова, и так же нараспев что-то отвечает ему Миме. Так зовут карлика. Смысл этого разговора, который можно узнать только по либретто, состоит в том, что Зигфрид был воспитан карликом и почему-то за это ненавидит карлика и все хочет убить его."

(Л. Н. Толстой. "Что такое искусство?")

Вот еще оттуда преинтересный пассажик; выводы и аналогии, как говорится, самоочевидны, но на всякий случай подбавлю жиру )

"Говорят: вы не можете судить, не видав произведений Вагнера в Байрейте, в темноте, где музыки не видно, а она под сценой, и исполнение доведено до высшей степени совершенства. Вот это-то и доказывает, что тут дело не в искусстве, а в гипнотизации. То же говорят спириты. Чтобы убедить в истинности своих видений, обыкновенно они говорят: вы не можете судить, вы испытайте, поприсутствуйте на нескольких сеансах, то есть посидите в молчании в темноте несколько часов сряду в обществе полусумасшедших людей и повторите это раз десять, и вы увидите все, что мы видим.

Да как же не увидать? Только поставьте себя в такие условия — увидишь, что хочешь. Еще короче можно достигнуть этого, напившись вина или накурившись опиуму. То же самое и при слушании опер Вагнера. Посидите в темноте в продолжение четырех дней в сообществе не совсем нормальных людей, подвергая свой мозг самому сильному на него воздействию через слуховые нервы самых рассчитанных на раздражение мозга звуков, и вы наверное придете в ненормальное состояние и придете в восхищение от нелепости. Но для этого не нужно и четырех дней, достаточно тех пяти часов одного дня, во время которых продолжается одно представление, как это было в Москве. Достаточно не только пяти часов, достаточно и одного часа для людей, не имеющих ясного представления о том, чем должно быть искусство, и вперед составивших себе мнение о том, что то, что они увидят, прекрасно и что равнодушие и неудовлетворение этим произведением будут служить доказательством их необразованности и отсталости.

Я наблюдал публику того представления, на котором я присутствовал. Люди, руководившие всей публикой и дававшие ей тон, были люди, уже вперед загипнотизированные и вновь подпавшие знакомому гипнозу. Эти-то, загипнотизированные люди, находясь в ненормальном состоянии, были в полном восхищении. Кроме того, все художественные критики, лишенные способности заражаться искусством и потому всегда особенно дорожащие произведениями, в которых все есть дело рассудка, какова опера Вагнера, тоже глубокомысленно одобряли произведение, дающее обильную пищу умствованию. А за этими двумя отделами людей шла та большая, с извращенною и отчасти атрофированною способностью заражаться искусством, равнодушная к нему городская толпа с князьями, богачами и меценатами во главе, всегда, как плохие гончие собаки, примыкая к тем, кто громче и решительнее высказывает свое мнение.
...............
Если и есть люди, оскорбленные бессмыслицей и фальшью, то эти люди робея молчат, как робеют и молчат трезвые среди пьяных.

И вот бессмысленное, грубое, фальшивое произведение, не имеющее ничего общего с искусством, благодаря мастерству подделки под искусство обходит весь мир, стоит миллионы своей постановкой и все более и более извращает вкусы людей высших классов и их понятие о том, что есть искусство."

_________________


В общем, в работе археолога самое главное — постоянно и много пить. Если ты пьешь много, и до сих пор не помер, значит, ты здоров, как орангутанг, и можешь копать землю.
Е. Боушев. Сердце капитана.

Эх, не было тогда тяжелого металла! Впрочем Вагнера вполне можно к нему отнести. Ответ Джоуи Ди-Майо:

Wе Don't Attract Wimps
'Cause We're Too Loud -
Just True Metal People
That's Manowar's Crowd!

_________________
Поиск истины - вот единственное занятие, достойное героя

На словах он Лев Толстой, а на деле?

а на деле он говорят всегда говорил "Я Толстой но не толстовец"

_________________
Апостол Пётр, спасаясь от креста,
три раза отрекался от Христа.
И всё же ты Петра не презирай —
иначе он тебя не пустит в рай.

...каковым и заразился от ЛНТ А. Никонов, на всю катушку используя в юмористическом романе "Анна Каренина, самка"

_________________


В общем, в работе археолога самое главное — постоянно и много пить. Если ты пьешь много, и до сих пор не помер, значит, ты здоров, как орангутанг, и можешь копать землю.
Е. Боушев. Сердце капитана.