|
Сегодня (почему-то в личку) отписался один из наших форумчан с вопросом: как дальше сложилась судьба того ребенка, похожего на кавказца (см. стр. 10 данной ветки). Я в свою очередь мог, конечно, ответить и в личку - но подумал, что возможно, не будь истории этого ребенка, то и к данному обсуждаемому рассказу я отнесся бы не столь вовлеченно.
Ну, а решающим аргументом в пользу форума оказался предыдущий пост - ибо сам-то я не горазд через трехметровые заборы гоппрыгскокать без лестницы, и уж точно не готов "в условиях одиночной камеры изготовлять взрывчатку из пары сапог и сопливого платка" (как остроумно и едко шутила почти забытая ныне Мариэтта Шагинян). А соответственно, могу и понять тех, кто тоже - подумать только! - этого не умеет.
Итак, мальчишка с довольно странным именем Леон (хотя, по-моему в православных святцах это имя присутствует) и с довольно обычной здесь фамилией Князев (обычно ее носят происходящие из поселка Княж Погост, там и сейчас много с такой фамилией). Поступил в апреле 2011 года, лечился более полугода. Постепенно срастили переломы длинных костей (признаться, тут руку приложил и я, поскольку с такой непростой и «неблагодарной» работой мало кому хотелось связываться - так было всё раскурочено, его же целенаправленно и очень методично дубасили чем-то типа монтировки или гвоздодёра). Восстановили перебитые пальцы – вот тут уже коллеги постарались, сам О.Г. Дауге для такого случая добровольно вызвался. Постепенно закрывались раны на лице – не бесследно, конечно, но всё-таки. Всё это потребовало, естественно, целого ряда восстановительных операций и большого количества реабилитационных мероприятий. Да и то: поражала необычайная организованность и терпение Леона: он очень четко соблюдал все требования больничного распорядка, с поразительным упорством выполнял все назначения, терпеливо переносил любые процедуры (а разрабатывать после таких переломов – ох, весёлого мало). Так что реабилитация шла гораздо успешнее, чем у большинства других детей, и едва ли не выше уровня даже юных спортсменов, хотя воля и упорство их известны. С ребятами в палате Леон вёл себя также очень спокойно и адекватно, но в разговоры вступал мало. Много читал, особенно военно-приключенческую литературу, проявлял интерес к истории, географии, и – что нетипично для ребенка 10-11 лет – к текущей политической обстановке, ну, а что в ней тогда доминировало – наверное, сами все помнят. Несколько удивляла только его страсть собирать мелкие предметы – веревочки, проволочки, пробки, всякую другую ненужную мелочь, но это отнесли к обычному для таких детей депривационному синдрому.
К началу зимы встал вопрос о выписке. Как говорили мне потом коллеги из детского отделения, оформлять пришла та самая воспитательница, которая сопровождала его в больницу. Задали ей вопрос: «Вы говорили, что увидев детей, избивающих Леона, побоялись вмешаться?» - «Ну конечно. Такие что угодно могут сделать, случаи бывали, хотя, слава богу, не у нас… пока… но лишь бы не у нас. А эти садисты еще и не правосубъекты. То есть, если бы они со мной чего сделали, им бы ничего особенного бы и не было. Хотя раз не правосубъекты, то за избиение же этого гадёныша тоже не возбуждали, хоть и шлялась тут сперва следачка. Кроме того, в любой группе обязательно должен быть кто-то, кого травят остальные. До этого так был Коля К. – он больной и в очках. Хотя по-моему это был как раз самый лучший мальчик в детдоме, тихий и честный, любил порядок и мечтал уйти в монастырь, чтобы молиться в тишине и размышлять. Когда привезли этого черномазого – стали его, ведь кавказец, а значит, вражье отродье. Все знают, что эти черномазые везде творят, так ему и поделом. Немудрено, что перестарались. Но пока этот вражонок тут у вас кантовался, они Колю довели: убежал из детдома и повесился на карусели в парке». – «Или повесили?» - «Какая теперь разница? Всем спокойнее считать, что повесился». – «Если вы так боитесь своих воспитанников, как же вы еще работаете?» - «А от таких скотов не стыдно и поиметь кое-чего, они же всё равно с рождения ублюдки, их дом так или иначе будет тюрьма, и нечего их зазря откармливать и ублажать, и вообще с ними сюськаться. На этом фоне лучших в виде особой благости можно кое-чем поощрить, они так бывают благодарны! Просто руки целовать готовы!».
Леон же поразительно спокойно воспринял известие о том, что завтра его выпишут: «Что ж, вечно так всё равно нельзя. Отдохнул, подкормился, значит, пора». На сообщение о смерти своего – как сказать, одноклассника, одногруппника ли, товарища по несчастью? – просто пожал плечами: «Ему так лучше. Отмучался и наконец получил покой. Его бабка воспитывала, родаки же у него еще когда на заработки уехали – и с концами. Обычное дело. А потом и она померла, как назло. Я и не думал, что он рискнёт уйти по своим правилам, а вот, выходит, понял, как ему лучше. Значит, и бабку свою победил, и воспиток обоих, сук. Хотя вообще-то надо не так, а с собой брать побольше, но это не для средних умов».
Ночью Леон сбежал. Шпилькой вскрыл замок кладовой с одеждой. Хотя вообще-то нормальную, не рваную и не испачканную кровью одежду и обувь родственники забирают сразу же при госпитализации пациентов (хоть детей, хоть взрослых), а при выписке приносят, нередко совсем уже другое по сезону. Так что легко представить, каков там был у Леона выбор. Еще он на кухне стащил один из кухонных ножей, и хлеба полторы буханки - сколько нашел. Наши девчата шутили по этому поводу, но знали бы они, что «взять побольше с собой» относилось отнюдь не к этому. Или, по крайней мере, не только к этому.
Ну, а мы – кто постарше и поопытней - странное чувство мы испытывали. Конечно, столько возились, столько сил и нервов потрачено (да нередко и сверхурочно) - а зима, прогноз в таких случаях куда как неутешителен - одна морозная ночь, или драка за пищу, за тепло, или просто случайная инфекция (не говоря уже о злом умысле людей) - и наш с таким трудом вылеченный пациент спишется в разряд безвозвратных потерь; если еще не хуже. С другой стороны – что бы его ждало и в детдоме? Да и то: как мы могли повлиять на сложившуюся ситуацию? То-то, что по большому счету никак. Даже в розыск подать не имели права: это должен сделать детдом. Они это и сделали – ну в самом деле, должен же кто-то быть главным объектом для травли, чтобы коренные детки не страдали?
Незадолго перед Новым годом произошла история, казалось бы никак не имевшая к этому отношения. После очередной вылазки местных нациков на центральном рынке, пошел поток пострадавших: и торговцы и мелкая обслуга, да и кое-кто из покупателей. И кавказцы и азиаты, и «чья рожа не понравилась»: какой-то студент-негр (какого вуза, не знаю, не с нашего); пожилой еврей с женой (мдя-я, сходили за мандаринчиками к праздничку), какой-то не то китаец не то кореец из цирка, несколько русских «неканоничной внешности» и т.п. Были также просто русские, и другие местные. Кто жертвы паники; по некоторым буквально ногами прошлась убегающая толпа, хорошо еще народу было немного, никого не задавили насмерть. Кто имел несчастье возмутиться происходящим хотя бы на уровне: «Да что вы такое творите?», или просто попал «под горячую руку». Но особенно тяжелыми были те, кто «на кавказцев работали», и следовательно, по нациковской логике, были «предателями» - продавщицы овощного и мясного павильонов, работницы кафе и чебуречной, и т.п. Обстановочка в травматологии была самая что ни на есть фронтовая – по характеру ранений, по стрессовому состоянию пациентов, а прежде всего - по количеству и напряженности работы. Еще в приемном покое обратил на себя внимание пожилой мужчина с множественными переломами рук и травмами грудной клетки: при таком достаточно тяжелом повреждении и нарушениях со стороны сердца, он несколько раз просил медиков направить вперед него на операцию кого-то другого из доставленных, притом именно по прогнозу состояния, и во многом был прав. А вот его оперировал как раз я, под местным (сердце же ни к чёрту), да и в ходе операции состояние было нестабильным. Так что позволить долго молчать было нельзя. Помнится, удивило, что он очень правильно говорил по-русски, и даже несколько раз цитировал русскую литературу. Ответил он так: «Это моя специальность, в школе преподавал, а как стали отдельным государством, кому это нужно? Пришлось стать наемным продавцом». Вообще-то я еще заметил у него характерную татуировку, какие кололи себе воевавшие в Афганистане. Возраст соответствовал, да так можно было объяснить и его чисто наглядный опыт в оценке состояния раненых – но спрашивать не стал, так, продолжал разговор о том, о сём. И вдруг промелькнуло: «Эти фашисты теперь готовятся тщательнее. Раньше они просто нападали. Теперь заранее подослали провокатора. Ходил ребенок, и всё спрашивал: «Дяденьки чеченцы, а как стать вашим? Я же никак не виноват, что родился от вашего? Если надо чему-то учиться – я буду, а если надо бомбу на себе взорвать – я тоже готов, только скажите». Все ругались, конечно, прогоняли, даже швыряли чем попало. Грозили даже сдать в милицию. Тут он убегал, но потом снова возвращался. Один раз женщинам надоело, они на него указали участковому. Тот только плюнул: «Еще чего не хватало? Сами разбирайтесь со своим выродком, а по мне – так всех бы вас из одного пулемета. Понаехали тут». Но этот ребенок снова и снова приходил, и назойливо продолжал уверять всех в своей верности и даже в готовности умереть. Глупо конечно. Здесь были разные национальности, но вайнахов не было, да и он на вид никак быть им не мог, даже наполовину. Я бы скорее предположил, что его отцом был цыган. Еще слишком чисто говорил по-русски – кто бы на Кавказе теперь так научил? Шпионил он тоже неумело и глупо. Первые два дня ходил в разных ботинках – один синий, другой красный. Потом в обычных кроссовках. Куртка тоже у него сначала была зеленая, рваная и спереди будто бы как в крови. Позднее хоть и старая, но почти целая, только прожжен рукав».
Однако для меня это описание очень походило на то, что Леон мог стащить из кладовой. К тому же на рынке продается много одежды и обуви, так что покупатели часто старую прямо тут и оставляют - в урнах или в мусорном ящике, на котором какой-то остряк-самоучка написал: «Бомжиный гардеропт». Так что я даже переспросил – «А что с этим странным ребенком стало дальше?» - «Когда вломились фашисты, мы только начали торговать, где-то с полчаса или час, народу было еще немного, и этого мелкого шпиона я в тот день еще не видел. Вдруг услышал крики, и увидел, как убегает участковый, он всегда тут утром ходит. У него был на лице только страх и удивление. Так я понял, что их навёл не он. БольшАя часть народа побежала тоже, из павильонов и от прилавков. Тут меня стали бить, я закрылся руками, уже ничего не видел». - «Но это мог просто быть ребенок, которому некуда идти?» - «Кому некуда идти, или голодный, или денег хочет – они ведут себя иначе. Что домашние, что беспризорники. Некоторые попрошайничают конечно, но больше работают. Фрукты перебирают, ящики подтаскивают, мусор выносят, полы метут, посуду в кафе моют. Двое развозят чай в термосах и пирожки – но у этих тут торгуют и родители. Некоторые ночуют в складах -только спать надо на пустых ящиках, а то крысы. Можно на крыше главного павильона, там выходит вентиляция, и тепло, если только не очень сильные морозы. А из кафе и чебуречной на ночь выставляют остатки, да и так в мусоре много можно чего найти». Мдя-я, - подумал тогда я, - Вот только Леона такая жизнь не устраивала Он ведь определенно собирался «взять побольше с собой», и уж теперь в истинном значении этой фразы сомневаться не приходилось. Тем более не хотелось думать, чем при таком раскладе всё это может кончиться.
В следующую мою смену, то есть, на третьи сутки от описываемого мной разговора с пациентом, зашел коллега из детского отделения и сказал, что только что ему звонили из прокуратуры: при опорожнении контейнера для крупногабаритного мусора в жилом микрорайоне вблизи всё того же рынка , обнаружен труп ребенка со следами многочисленных недавних операций. Судебные медики определили возраст – около 11 лет, и указали, что так прооперировать могли только в специализированной больнице. Описание и без того совпадало, но как и положено, выдали историю болезни со всеми снимками и прочим – и всё сошлось. Я позволил себе только поинтересоваться: какова причина и дата смерти? Оказывается, заколот длинным тонким предметом типа спицы, и не раньше чем на следующий день после погрома на рынке. То ли кто-то всё-таки счел его провокатором и расправился с ним, то ли это могли сделать и нацики, по каким-то причинам приметившие его. Хотя не исключено, что это сделали и совершенно случайные люди – есть такие, «санитары города», убивают нищих и бомжей.
_________________
Пока нас окружает ложь, в этом мире возможно всё. Значит, и для нас нет ничего невозможного
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Один друг, что-то там с технологией напутал, до прихода его родителей, застеклить окна мы успели, а вот побелить стены и потолок, нет... 