В тени ковидных страстей и политических скандалов в исследовательской кабинетной тиши вызрела настоящая сенсация: установлен вероятный создатель первого древнерусского литературного произведения — фактически первый русский писатель — предшественник Пушкина и Толстого. Сенсационная гипотеза изложена в книге «Слово о полку Игореве» и его автор», вышедшей летом 2020 г. в издательстве «Согласие». «Культура» беседует с автором книги Александром Ужанковым, доктором филологических наук. Напомним, что в прошлом году в «Культуре» уже выходило интервью с профессором Ужанковым «Место сечи изменить нельзя», в котором он рассказал о том, как удалось установить автора «Слова» — игумена Выдубицкого Киевского монастыря Моисея, а также точный календарный отрезок написания великого произведения — зима 1200 года. Но исследователь не остановился на этом, отыскав и обосновав светское — до пострижения в монахи — имя автора шедевра. Все двести с лишним лет изучения «Слова о полку Игореве» оно лежало на самом видном месте.
— Александр Николаевич, не заклевали вас другие исследователи за дерзновенность? — Пока не получил ни одного аргументированного опровержения или возражения на эту гипотезу ни от своих коллег-филологов, ни от историков. Те, кто серьезно и давно занимается изучением древнерусской литературы и «Словом о полку Игореве», пребывают в некотором замешательстве: кто-то поздравляет, кто-то недоверчиво качает головой. Сразу скажу: изучение «Слова» требует осмысления огромного багажа накопленных ранее коллективных знаний, и мое исследование опирается на труды предшественников. Главными, конечно, надо назвать академика Бориса Александровича Рыбакова и профессора Наталью Сергеевну Демкову из Ленинградского университета. Каждое поколение понемногу продвигалось к раскрытию этой тайны. Одни целенаправленно искали автора, а другие не специально давали к этому «ходы». — Как выглядят подобные «ходы»? — Та же Демкова обратила внимание, что рассказ о гибели дружины князя Игоря из Киевской летописи (включенной позже в Ипатьевскую летопись) явно отвечает на упреки, содержащиеся в Переяславской летописи (включена в Лаврентьевскую летопись). Главным героем Переяславской летописи выступает Владимир Глебович Переяславский, обороняющий в одиночестве свое княжество от половцев после разгрома князя Игоря. Киевская летопись, напротив, защищает Игоря, отводит все упреки к нему, поскольку половцы и раньше нападали на южные русские земли. К этому добавлю, что и сам Владимир Переяславский за год до этого опустошил Новгород-Северскую землю Игоря Святославича и не раскаялся в этом. Поэтому набег половцев — это ему наказание Господне за нераскаянный грех. А вот князь Игорь в отличие от него раскаялся в своих проступках: и взятии на щит города Глебова у Переяславля, и в завоевательном походе к Дону великому не на защиту Русской земли, а ради славы земной. Уже в плену у половцев Игорь, осознав свою неправду, восклицает: «Се возда ми Господь по беззаконию моему, и по злобе моеи на мя... снидоша днесь греси мои на главу мою». Схожее отношение к князю Игорю проявляет и автор «Слова». В последующем развитии действия в «Слове» князь, как библейский блудный сын, возвращается к Богу. — То есть, по вашему мнению, автор Киевской летописи и автор «Слова» — одно и то же лицо? — Именно. Это игумен Моисей, который был и автором летописной статьи, и автором-составителем самой Киевской летописи (последнее убедительно доказано до меня). Любой филолог вам скажет, что создатель шедевра не может быть автором всего одного произведения. К нему он может идти всю свою творческую жизнь. — Как строилась ваша цепочка умозаключений? — Для начала я выстроил хронологическую последовательность появления трех произведений о злополучном походе Игоря Святославича. Первой была написана Переяславская повесть, вошедшая в Лаврентьевскую летопись, потом — Киевская (Ипатьевская), а последним — «Слово о полку Игореве». Это очень важно, поскольку игумен Моисей являлся автором летописной статьи именно в Киевской летописи. Поход Игоря состоялся в апреле-мае 1185 года, в нем, как оказалось, принимал участие и будущий игумен, который в монастыре появился, скорее всего, той же осенью, став послушником. А 17 сентября следующего года в день памяти пророка Моисея, при постриге получил монашеское имя — так было тогда принято. В 1187 году он уже работает над Киевской летописью и историческим описанием похода Игоря Святославовича — свидетельство тому находим в сопоставлении двух вышеупомянутых летописей. В своей повести он очень ярко описывает раскаяние Игоря — и в этом несчастном походе, и в недавнем набеге на Переяславскую землю, когда «много христиан погибоша».
Важно отметить, что и в летописи, и в «Слове» описание решающей битвы Игоря ведется от лица «участника». В летописной повести: «Се снедошася на ны грехи» (то есть, на нас). А в «Слове о полку Игореве» уже и прямо: «Что ми шумить, что ми звенить» — то есть «мне». Значит это только одно: один и тот же автор летописного сюжета и литературного произведения был в сече на Каяле с князем Игорем. Он дал обет постричься в монахи, если останется жив, и в своей летописи показывает, что и князья поступали потом так же. Бывший дружинник заканчивает свой жизненный путь с другим именем и в совершенно ином состоянии духа, что отражается и в его произведениях.
— Но как вы перекинули от этого мостик к идентификации личности игумена до его пострижения? — А вот здесь мы подходим к главному. В древнерусских произведениях авторы крайне редко писали о себе, и абсолютное большинство произведений анонимны. Но тут есть интересный нюанс. Я уже ставил в предыдущих своих работах вопрос: почему древнерусских авторов не замечают в произведениях? И отвечал на него: да потому, что авторы о себе пишут в третьем лице. И это — традиция библейская. Тот же игумен Моисей в своем «Слове на освящение церкви Святого Михаила» упоминает пророка Аггея, который также писал о себе в третьем лице. И апостол Иоанн Богослов в своем Евангелии говорит в описании событий о себе в третьем лице «один из учеников... которого любил Иисус (Ин. 13: 23). А когда говорит сам в «Откровении» — то от первого лица. И я стал смотреть: а есть ли такая загадочная личность, о которой говорится в третьем лице в летописной повести игумена Моисея? Поход князя Игоря там отнюдь не центральная тема: летописец приводит разные сведения о походах других князей на половцев. А когда переходит к битве на Каяле-реке, сообщает, что из всех воинов смогли убежать всего 15 человек, остальные погибли, а князья попали в плен. И далее он пишет: «се прибеже к нему с тоя брани Беловод Просович, поведая ему погибель християн в земле Половецкой». «К нему» — это к великому князю киевскому Святославу Всеволодовичу, который, находясь под Черниговом, собирал войска против половцев. Кто этот Беловод? Об этом — ни слова в летописи. Но зато игумен Моисей весьма подробно описывает встречу дружинника с князем и реакцию последнего на услышанное. То есть создается полное впечатление, что автор описывает происходившее на его глазах. «Святослав же, то слышавъ и вельми воздохнувъ, утеръ слезъ своих и рече: «О, люба моя братья, и сынове, и муже земле Руское! Дал ми Богъ притомити поганыя, но не воздержавше уности отвориша ворота на Русьскую землю. Воля Господня да будеть о всемь! Да како жаль ми бяшеть на Игоря, тако ныне жалую болми по Игоре, брате моемь». Дружинник он, судя по всему известный, раз поминается без представления, кто он и что он. Значит, человек знатный, скорее всего, авторитетный боярин, раз киевский князь его слушает.
— И тогда у вас возник вопрос: кто так ярко и подробно рассказал игумену Моисею об этом разговоре дружинника и князя? — Совершенно верно! Если сам Беловод Просович, то тогда нужно доказывать, что он в 1087 году, то есть уже без своего князя, зачем-то поехал в Киев во владения другого князя и поведал все это незнакомому игумену Выдубицкого монастыря. Стоит отметить, что описание этого эпизода с небольшими вариациями встречается и в других летописях, восходящих именно к Киевской, например, в Хлебниковском списке Ипатьевской летописи. Причем везде значится, что Беловод прибежал «с тоя брани» — то есть однозначно был дружинником князя Игоря. А в Лаврентьевской летописи, которая далека от этих событий, изложено все совсем по-другому: «Поиде путем тем гость» (то есть, купец какой-то) и встретил он по дороге половцев, ведущих русских пленников, и половцы ему «рекуще: поидете по свою братью, али мы идеме по свою братию к вам». То есть приказали ему передать: «Идите за своими пленниками или мы придем к вам за своими». Согласно этой летописи, половцы торгуются о выкупе пленников через некоего купца. О Беловоде же Просовиче там — ни слова. В общем, исходя из текста Киевской летописи, напрашивается вывод: либо игумен Моисей присутствовал при беседе Беловода Просовича с князем Святославом, либо это одно лицо. — То есть вы пошли методом отсечения более сложных версий и запутанных доказательств к более простым? — Именно так. В моей книге нет ни одного оборота типа: «если мы предположим, что... то это значит то-то». Я не допускаю такие научные обороты. Поэтому предпочитаю говорить не об «открытии автора «Слова о полку Игореве», а об «установлении авторства». Это расследование сколько историческое, столько же и филологическое. Вот, скажем, в Киевской летописи и «Слове о полку Игореве» есть красноречивые параллели. В первой читаем: «Святослав же то слышав и вельми воздохнув, утер слез своих и рече». Во втором: «Святослав изрони злато слово со слезами смешано и рече». В летописи: «О любе моя братия и сынове». В «Слове»: «О мои сынове Игоре и Всеволоде». Летопись: «Не воздержавша юности». «Слово»: «Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати». Летопись: «Отвориша ворота на русскую землю». «Слово»: «Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую». И таких — не лексических, но смысловых совпадений между двумя текстами очень много. Очевидно, что «Слово» как бы опирается на рассказ в Киевской летописи. При этом мы наглядно видим творческое возрастание гениального писателя конца XII века. Гений не повторяется. Я задаю этот вопрос в книге: «Как можно доказать авторство гения, если он не подписал свое творение?» Могли бы мы, скажем, по сюжету и языку идентифицировать авторство Пушкина двух таких разных по жанру произведений, как «Капитанская дочка» и «Евгений Онегин», если бы не знали точно, что оба они вышли из-под его пера? Точно так же и в этом случае: Игумен Моисей — бывший воин, боярин, а ныне чернец — пишет сперва назидательную летописную повесть, в которой выводит в третьем лице и себя. А потом, осмыслив и передумав все в глубине души, создает, возможно, в «одночасье» свой литературный шедевр — «Слово о полку Игореве».
Последний раз редактировалось Ромов 05 июн 2021, 12:49, всего редактировалось 1 раз.
|