Цитата:
А как ее видят наши современники? Мне не под силу прочитать все романы, в которых выведена княгиня Ольга (из трех-четырех десятков книг о Святославе я знаю лишь несколько штук), но ни в одном из тех, что мне известны, она не является положительной героиней и не изображена хорошим человеком. Везде это надменная холодная особа, то эгоистично-тщеславная, то мрачно-аскетичная, то «змеинохитрая» и притом богомольно-елейная. И даже если автор изначально настроен к ней доброжелательно (как, например, А. И. Антонов), то он не в силах объяснить древлянские казни, пытается в роман перенести мотивацию архаичных героических песен, и получается фальшиво и неубедительно.
Общая тенденция такова, что писатели Ольгу ненавидят (да и художники нередко). И это меня поражает. Ведь Миф – основной источник, откуда черпаются все знания о ней – изобразил ее безупречно прекрасной. Ольга – героиня Мифа настолько красива и умна, что трижды была объектом брачных посягательств, и в этом отношении для Мифа у нее нет возраста, она всегда невеста, всегда та, которая одной лишь встречей наводит на мысли о браке даже царей. Она достойно встречала все вызовы, которые бросала ей судьба, пользуясь то силой, то умом, то мудростью врожденной добродетели. Она одержала победы во всех своих жизненных битвах, кроме одной, последней – идеологического противостояния со Святославом. И то Миф не очень от этого огорчился, он ведь уже знал, что будущее – за ней, что уже поколение сыновей Святослава пойдет по указанному ею пути и ее политика одержит победу. Миф оставил нам в наследство образ идеальной женщины, мудрой, прекрасной и победоносной. Единственное, что Миф мог поставить ей в упрек – церковные контакты с Германией, – он отбросил, чтобы не пятнать светлый образ. Миф сделал для ее прославления все, что мог, и свою задачу выполнил.
Конечно, в реальности идеальных людей не бывает. Конечно, у живой Ольги были недостатки, какие угодно, и физические, и личностные. Но о них мы не знаем ровно ничего. У нас нет никакой информации, чтобы судить о ее недостатках. А вот о достоинствах – более чем. Если выйти из чада мифической древлянской бани и ясным взглядом окинуть результаты Ольгиной деятельности и ее значение для дальнейшего развития державы Русской.
Очевидно, что она была умна и обладала широтой государственного мышления. Она была отважна, трезво оценивала обстановку, понимала, когда стоит идти на риск – и шла на него. Она была гибкой и умела меняться, но держалась выбранного курса. Наверное, не без нотки авантюризма в характере, но это – часть живого воображения, без которого не бывает творца. Она была деятелем в прямом смысле – человеком, способным делать большие дела во всех сферах – военной, управленческой и духовной.
И что же с этим светлым образом случилось? Откуда такая трансформация? Современный человек полностью перестал понимать язык Мифа. Восхваление героини он стал принимать за порицание. Поверив в сказку о древлянских казнях, сделал вывод о ее жестокости, а раз была жестока – значит, холодная, неприятная особа. Властолюбивая, жадная… и так далее. Делая ее непривлекательной, писатели выражают свое осуждение ее мнимой жестокости. Мстят ей за древлян. (Не очень-то мне хочется поднимать вопросы взаимоотношения полов, но порой мелькает подозрение, что писатели-мужчины, естественным образом ставя себя на место Игоря или Святослава, начинают всеми силами бороться с самой идеей слишком умной жены или слишком авторитетной матери.)
А ведь Миф продолжает жить. Об Ольге продолжают думать, ее поступки и личность продолжают подвергать истолкованиям, возникают разные домыслы… Но почему-то способность видеть ее красоту, так многообразно сохраненную Мифом, наши поколения утратили.
Большой тысячелетний Миф – слишком могучий противник, чтобы стоило пытаться его одолеть, да и ни к чему это. Как мы говорили в самом начале, Миф имеет самостоятельную ценность. Что я пыталась сделать – разделить Ольгу истории и Ольгу мифа, показать, где кончается одна и начинается другая, чтобы наши современники не принимали литературную героиню за историческое лицо. Чтобы научились видеть историческую Ольгу позади той, литературной, которая полностью ее заслонила, и перестали принимать литературное произведение (летописную легенду) за свою реальную древнюю историю.
Итак, историческая Ольга не делала многое из того, что ей приписывают.
Она не работала перевозчицей на реке.
Была не так уж одинока, как в летописи, а напротив, имела изрядное количество родни, как в Киеве, так и в других местах.
Она не носила ни шапку, ни царскую корону, ни бармы с каменьями.
Не строила каменных теремов и церквей.
Не закапывала людей живыми в землю, не жгла в бане и не спалила город при помощи птиц.
К ней не сватались ни князь Мал, ни византийский император.
За исключением года в Царьграде, она прожила всю свою жизнь в простой избе с маленькими волоковыми оконцами и печью по-черному (но эту печь очень искусно топили, чтобы копоть оседала строго под кровлей и не портила царьградских покрывал и расписной посуды).
Она не узурпировала власть своего сына, а разделяла с ним заботы, принимала на себя труды по управлению землями, чтобы освободить ему руки для дальних походов, брала на себя дипломатию – внешнюю и внутреннюю. Суть ее «узурпации» ясна хотя бы из того факта, что Святослав, «освободившись» от своей якобы матери-соперницы, продержался после этого всего-то года три и погиб, находясь в разладе с ближними и дальними, утратив свою землю и не сумев приобрести чужой. Но всегда будут находиться непокорные сыновья, винящие в своих неудачах маму…
Однако Ольга на самом деле повернула Русь на новые рельсы и в общественно-административном, и в духовном смысле. Она правильно поняла свое время и те задачи, которое оно ставило перед ней, волею судьбы в такое непростое время оказавшуюся главой государства, и смогла достойно эти задачи решить. Отстояла права свои и своего ребенка с решительностью и твердостью мужчины. Древлянские казни, как мы видели, сказание и не более того. А без них какие останутся основания винить Ольгу в жестокости? Оттон Великий только после одной битвы семьсот пленных казнил, но разве жестокость составляет основу его посмертной репутации? Время было негуманное, и без соответствия законам своего времени успехов не добьешься.
Во второй половине XIX века гуманистические понятия в обществе были равны нашим нынешним, и историк понимал, что нужно не только рассказать читателю о легендарных событиях, но и показать, как их правильно понимать. «Жестокости» Ольги были «обязанностью благочестия» по понятиям ее времени; подвигом защиты традиций, героизмом правды; делали ее «образцовой гражданкой»; и то, что она женщина, только усиливало ее обязанность быть хранительницей обычая. Но увы, здесь произошло то же, что с трудом Карамзина: событийная сторона легенды была усвоена, ее смысл – нет.
Здесь важно понять: даже в той части отношений Ольги и древлян, которые подтверждены археологически – разгром Искоростеня, – неверно было бы объяснять действия Ольги ее личными мстительными чувствами и складом ее характера. Она могла вовсе не иметь этих чувств, но это ничего бы не изменило. Месть была ее родовым долгом, защита державного уклада – княжеским долгом. Осуществление мести было необходимым условием для подтверждения наследственных прав ее и ребенка. Она могла вовсе не желать этого делать, но была вынуждена даже вопреки собственному нежеланию. Однако художники даже в самых новых, современных работах продолжают рисовать на лице ее суровость, а в глазах – ненависть на грани безумия. Гораздо большее понимание ее эпохи и личности проявил бы тот, кто изобразил бы в ее глазах боль женщины, своим долгом понужденной делать то, чего не желает ее собственная душа – та самая, которая в будущем привела ее на путь христианства.
Итак, если мысленно разделить Ольгу из жизни и Ольгу из преданий, то между ними откроется огромная разница. О реальной княгине Ольге полтораста лет спустя было известно только место рождения и ближайшие родственные связи. То, что ее образ вообще сохранился в общественной памяти при полном отсутствии письменности, уже доказывает значительный масштаб ее личности в глазах средневековой Руси. Но эта бледная тень была почти полностью поглощена героиней преданий, занявшей ее место. На множестве примеров и параллелей мы увидели, что летописная Ольга – на девять десятых жительница страны легенд; из густого леса взаимно перерастающих сюжетов, образов, мотивов, смыслов и аналогий она вышла фигурой куда более яркой и цельной, чем ее реальный «прообраз» – мать Святослава и бабка Владимира. И теперь мы постоянно видим, как Ольге – реальной исторической личности – пишут характеристики и предъявляют обвинения за действия ее мифологического двойника – той Ольги преданий, что впитала образы невесты-воительницы, убивающей женихов, и многих ей подобных чисто фольклорных фигур. Но если насчет более новой литературы мы еще понимаем, что, например, образ Пугачева в «Капитанской дочке» Пушкина не стоит использовать как источник реальных знаний об историческом Емельяне Пугачеве, то для Ольги понимание этой разницы утрачено: за дальностью лет вымысел полностью слился с реальностью и подменил ее.
Однако княгиня Ольга не возникла из легенд – она существовала на самом деле. Если осознать, что Ольга, женщина, в условиях реального раннего средневековья, а не сказки, где у ловкой героини всегда все получается, осуществила эти судьбоносные повороты «рек истории» – то станет ясно, что это была действительно великая женщина. Она произвела три переворота в сознании и укладе жизни современников:
1) среди языческих понятий, когда после гибели Игоря сумела отстоять свое наследие вопреки потере удачи;
2) когда создала современную государственную структуру взамен древней родовой;
3) когда обратилась к христианству и первой попыталась вести Русь в круг европейских держав как равноправного партнера, а не периодически набегающего грабителя.
Миф понимал это, но выразил ее значение и величие, как умел: окружил ее эпическую фигуру огнем и кровью, осыпал брачными предложениями от князей и даже императора, наделил светозарностью звезд и мудростью библейских персонажей. Не Миф виноват, что с веками произошла демонизация этого блистательного образа в сознании наших современников. Просто мы перестали понимать древний язык Мифа. Но, может быть, дым древлянских пожаров еще развеется. И если читатель хотя бы осознал, что не стоит судить реальную княгиню за дела литературной героини, значит, труды мои были не напрасны.